Как часто долгими зимними вечерами память возвращала нас в середину апреля, в заветное место, на какую-нибудь лесную поляну с небольшими елочками, где чуть поодаль стоит старая береза! Сколько раз мы встречали прохладные или теплые, сырые или пронзительно ясные апрельские вечера, стоя на ковре пожухлой прошлогодней травы, устланной прелыми листьями ольхи и березы! Сколько раз, стараясь дышать полной грудью, мы впитывали в себя запах хвои, перемешанный с запахом свежего снега, дух влажной земли, освобождающейся от ледяного плена! Сколько раз наш слух жадно схватывал первые робкие птичьи трели, а вечером наслаждался безудержным концертным пением маленьких лесных солистов! Но главное, что в апрельский вечер с нетерпением и вечной тревогой (полетят ли?) ждали мы среди всех звуков весны, ради чего, собственно, и забирались в дебри за сотни километров от родного дома, – это тяга.
Впрочем, неважно, где мы встречали первую и все последующие зорьки: среди Карельских гряд, в Вятских, Костромских, Псковских, Тверских или в любых других лесах или перелесках, на зарастающих вырубках, в полевых закрайках или березовых колках – неважно! Десятки и, наверное, даже сотни тысяч родственных душ – кто-то с компанией, а кто-то в одиночку (и никак иначе!) – будут с нетерпением ждать в своих любимых местах одно и то же: далекое, нарастающее, троекратно повторяемое «хор-хор-хрр»…
Ну что особенного в этом звуке?! И что особенного в небольшом буровато-сероватом куличке, то порхающем, подобно бабочке, над самой головой, то стремительно проносящимся на ветру над макушками высоких деревьев? И размером-то он меньше чирка или вяхиря. Но разве с чем-нибудь сравнишь ожидание тянущего невзрачного куличка? И разве с чем-нибудь сравнишь то волнение, которое охватывает охотника в тот момент, когда над окутанным легким сумраком лесом разносится магическое и завораживающее хорканье тянущего вальдшнепа? Отсюда и азарт, отсюда и промахи.
Казалось бы, все известно заранее, все повторяется вновь и вновь, но это повторение и есть жизнь. Ведь с каким порой нетерпением после промелькнувшего лета во время ненастий осеннего межсезонья мы ждем зиму. Ждем белую тропу, первый лед. Но в конце долгой зимы с еще большим нетерпением мы ждем весну – апрель. И мечтаем. Мечтаем о первых щелчках или первом робком «чуфыш» на глухарином или тетеревином току. Ждем страстную осадку подсадной и начавшего описывать круги жвякающего нарядного жениха. Ждем гусей в полях и на моховых болотах. Словом, ждем свой праздник и надеемся на охотничью удачу, но что окажется в результате – триумф или фиаско, – это решит судьба.
Но как бы мы ни любили встречать рассветы, тяга, описанная чуть ли не всеми русскими классиками, всегда найдет свое особое место в нашей терпеливой душе. Ведь никакими вновь принятыми законами или правилами нельзя отменить прилет птиц весной в родные места!
Как невозможно отменить вечернюю тягу лесных куликов на просторах нашей Родины, так невозможно отменить и нашу тягу к весенним полям, лесам, рекам и озерам, потому что она у нас в крови. Я знавал «древних» стариков-охотников, которые в силу возраста уже оставили охоту, но все равно один раз за весенний сезон находили в себе силы взять ружье и дойти до мест тяги. По вальдшнепам они не стреляли. Они смотрели и слушали весну. И, наверное, доказывали (прежде всего самим себе), что они еще ничего, что еще могут держать ружье, а значит, еще чего-то стоят и, коль еще охотники, стало быть, защитники-воины. Это давало им жизненные силы и надежду дожить до новой весны…
Вряд ли забудет охотник, как впервые в жизни услышал вальдшнепа, попав на тягу с отцом, дедом, дядькой, егерем или товарищем. Не забудет, как падал первый, самостоятельно добытый им кулик, с каким трепетом, как осторожно он брал его в руки, подрагивающие от волнения. Бывает, что охотник дремлет в человеке долгие годы. Сначала его стремительно берут в оборот, учеба, армия, работа, семья, дача, заботы… Но потом, случайно попав на охоту с друзьями или знакомыми, он вдруг понимает, что «чувствует» природу и охоту. И с этого начинается его погружение в благородную страсть, так появляется непреодолимая тяга к охотничьим путешествиям и приключениям.
Каждая новая тяга сулит новые встречи с весной, лесом и его обитателями. Нередко на тяге увидишь гоняющихся друг за другом зайцев, проходящего где-то в стороне лося, услышишь чуфыкающего в темноте тетерева. Мне доводилось наблюдать на тяге куниц, которые, не замечая неподвижно стоящего человека, резвились неподалеку. Пару раз ко мне приближались метров на десять-пятнадцать проходящие мимо стада кабанов. Внезапно уловив посторонний запах, они комично замирали, принимали причудливые позы, навостряли уши, а потом смешно, как танки, крутились на месте, ища опасность подслеповатыми глазами. А недавно на тяге в глухих и безлюдных местах после моих дуплетов вдруг «затрещали» кусты и валежник. Так свое неудовольствие производимым шумом выразил хозяин окрестностей – медведь. В сгущающейся темноте его не было видно, но, смею вас заверить, ощущения были очень даже острые! Бояться, конечно, было нечего: это была просто демонстрация того, кто «настоящий» хозяин этих мест.
У каждого своя весна, своя охота и своя любовь в этой охоте. Как ни крути, а охотничий календарь у каждого свой. Но те, кто идет весной за глухарем, как за мясом, меня не поймут, потому что вальдшнеп намного меньше глухаря. Я никогда не упрекну этих охотников, тем более что они этими глухарями кормят семью. Не упрекну, если они в далекой глубинке поведут приезжих охотников по пятьсот рублей за голову на «свои» тока, потому что им нужно детей лечить, одевать и учить. В нашей нынешней, очень мягко говоря, социально безответственной действительности один Бог судья. Я их, конечно, не упрекну, но попрошу. Не выбивайте всех глухарей под ноль, не выметайте их метлой из леса – оставьте детям и внукам.
А «новым охотникам» хочу дать добрый совет: сходите на вечерку сами, возьмите с собой детей. Дайте послушать таинственного лесного кулика, покажите им его и, если у них возникнет желание выстрелить, не откажите им в этом. Возможно, именно в этот вечер в детях пробудится любовь к природе, зародится подлинная охотничья страсть, а не любовь к стрельбе по живым мишеням...
После длинного, начинающегося, как правило, часа в два-три ночи тяжелого, но счастливого весеннего охотничьего дня, перед падением на койку, всегда приятно принять с устатку «наркомовскую» сотку. При звонкой встрече дружеских кружек повсеместно произносятся у нас одни и те же слова:
– За охоту!
– За нашу охоту!
– За тягу!
